Сергей Каледин - Тахана мерказит [Главный автовокзал]
– Вот сподобился, – Петр Иванович достал кармана брюк бечевку с крестиком, надел на шею.
– В прошлом году вместе с Женькой крестились. С будуна пошли… Когда отдыхаю, – он кивнул на бутылку, – снимаю, грех как-никак.
– Вот и грехи свои замолишь. В Иерусалиме. Поедешь?
Петр Иванович выкопал в щепе бычок, раскурил.
– Там же все по-еврейски говорят.
– По-русски тоже.
Петр Иванович в раздумьи взял трущуюся о его штаны Мурку за голубой хвост и со словами «не мешай» кинул кошку за дрова.
– Петь! Мужик ты или нет?! – Ирина Васильевна пошла в наступление. – Съезди, помоги сватье, беспомощной, слабой женщине!.. – Она рассмеялась. – Поезжай, Петь! Отдохнешь, поглядишь, что за дом, может и подзаработаешь… Там хорошие руки в цене.
– В пустыню загнать хочешь?..
– Да, на озере у него дом! На Тивериадском озере. Где Иисус ходил. На яхте покатаешься. У Наума яхта с мотором.
– С мотором?..
– Ага. Да и мужик он хороший. Только старый очень и больной.
– Чем?
– Чем-чем. Тем самым. Только у стариков это все дольше тянется. Ладно, думай, а я разомнусь немножко.
Ирина Васильевна пошла по участку. Петр Иванович залюбовался ею. Тоже ведь под шестьдесят, а выступает – пава. Взгляд его сполз вн по ее статной фигуре и вдруг запнулся: за ажурным высоким башмачком что-то волочилось, как портянка худого солдатского сапога. Пригляделся: бинт эластичный.
– Ирина Васильевна, – окликнул он, не зная, как подступиться, – на левой ноге у тебя, не споткнись… – И подхваьил ведро – воды набрать якобы.
Ирина Васильевна поставила ногу на бревно, задрала брючину.
– Вот так, Петенька. Звезда, знаменитость. А ты постой тридцать лет у рояля. Булавки маленькой нет?
Петр Иванович нашел булавку и, присев на корточки, сам заколол бинт. И даже захотелось ему погладить больную ногу. Но не погладил.
Ирина Васильевна спустила брючину.
– Ну, поедешь?
Петр Иванович улыбнулся.
– А споешь мне?
– Что, сейчас?
– Непосредственно. А то ведь я здесь так тобой и не похвастался. Скажут, врет Васин с похмела…
Гори-и, гори-и… моя звезда!.
Председатель садового товарищества прервал подкормку смородины элитного сорта «Минай Хмырев» и замер с вонючим черпаком в руках.
– Это у кого ж радио в такую силу?! – крикнул он через забор сторожу.
– Васин развлекается, электру жгет. А ведь киловатт – сто двадцать целковых с августа… День рождения у него, вот и куролесит. 3везда-а любви… Звезда заветная-а!..
Председатель, заслушавшись, рассеянно пролил пенный раствор себе на ноги.
– Знаешь, кто поет?
– Мерцалова, – слегка обиделся сторож. – Ирина Мерцалова. У меня с ней пластинки есть…
– Погоди, дай послушать, Умру ли я, ты над могилою Гори-сияй, моя звезда-а!..
– В Большом театре выступает, – сказал сторож, – Мы с супругой еще на балет с ней ходили.
– На оперу, – поправил председатель задумчиво.
Накидано, насоломлено, На меня, на атаманку, наговорено.
Что хотите, говорите – будет все по-моему, А твои штаны в полоску оболью помоями!..
– То есть?.. – пробормотал ошалевший председатель. – В смысле? Это не радио…
Возле участка Васина стоял белоснежный «Мерседес». За забором на ошкуренных бревнах восседала не очень молодая красавица. Она пела, простирая роскошные руки к Петру Ивановичу. Тот стоял перед ней со стаканом желтого питья. Ах тын-перетын, Перетыннина, Любовь, как огонь, Перекинется!
Красавица закончила свою партию. Петр Иванович плесканул граненой бутылки в ее стакан, они чокнулись, выпили и поцеловались. И только тогда она небрежно заметила:
– Петя, к тебе гости.
Петр Иванович обернулся.
– Заходи, мужики. Сватья моя – Ирина Васильевна Мерцалова.
3
…И зря он сомневался насчет экипировки. Встречающие – в основном, мужики – все были в черных костюмах, в шляпах. Только у евреев шляпы черные, а у Петра Ивановича – беж. И рубашки у них почему-то без галстуков. Зато волосня какая-то по бокам. Может, это пейсы и есть? Скорей всего. А у некоторых еще – под пиджаков бахрома белая вылазит… Так. А кто ж меня встречает?.. Должны с плакатом…
– Васина кто встречает?! – гаркнул он.
Из толпы выпростался запыхавшийся лысый бородатый мужик лет сорока пяти в толстых очках. На груди у него висела табличка: «Встречаю Васина Петра Ивановича». Петр Иванович никогда еще не видел свою фамилию, написанную такими большими буквами.
– С приездом, Петр Иванович! – Лысый без разговоров перехватил у него чемодан с электричеством и, к немалому удивлению Петра Ивановича, не помер тут же на месте. Похилился малость, но попер без особой натуги.
– Может, тележку взять? – предложил Петр Иванович.
– У меня машина рядом, метров триста.
«Дает еврей!» – улыбнулся Петр Иванович, и настроение у него пошло на поправку. Он кивнул на окружающую среду:
– Тель-Авив?
– Он самый. Не люблю, Жлобский город. На Бескудниково похоже. Иерусалим увидите, это да!
В зарубежной машине, иномарке, сидела баба, помоложе лысого, но тоже в очках, правда, не таких толстых. Малость вислоносая.
– Алка, жена моя, – сказал лысый и только сунул гостю вялую руку. – Миша. По-здешнему, Моше. Так ведь и она по-тутошнему не Алка…
– А чего, Алла – очень красивое имя, – сказал Петр Иванович, загружая чемоданы в багажник. – Вот Пугачева Алла Борисовна…
– Петр Иванович, – перебил гостя лысый, – тут вот какие у нас осложнения, не знаю, говорила вам Ирина Васильевна, Наум бен Арон, ну, в смысле Наум Аронович, он… болен. Сейчас ему хуже, положили в больницу. Остановитесь пока у нас, потом разберемся. Алка, падла невеселая моя, врубай, поехали! Кушать хочется.
Алка устало улыбнулась. Петр Иванович сразу просек, что балабона своего она любит.
– Курить можно?
– У нас все можно. Алка, включи мазган. Он же кондици
– А разве жарко? – искренне удивился Петр Иванович Алка взглянула на него с такой страдальческой завистью что ему стало неловко: – Припекает вообще-то… Как в Сочах.
– Мишке вот жара хоть бы что, – вздохнула Алка, выруливая на шоссе.
– А я помираю. С мая по сентябрь ни одного дождя.
– Полукровка, одно слово. Лучше скажи, пожрать приготовила? Алкоголь есть в доме?.. Молчит, зараза. Значит пусто.
Петр Иванович деликатно перевел тему.
– Природа здесь как в Крыму непосредственно?..
– Какое! Там рай! Алка сама Ялты кстати, я ее там на пляже отловил…
– Ну вот же – вроде пальмы?..
– Так не росло ж ничего! Посадили. Ничего не было – каменная пустыня… На севере в Галилее получше, Алка, ты мне не ответила на поставленный вопрос: есть в доме жрачка с питьем или нет?
– Я ж сутки дежурила, – уныло отозвалась Алка. – Но отвлекай меня, а то врежусь. Я работаю, понимаешь?
– Она работает, а я?
– Тоже мне работа!.. Сидит до двух в университете, с девками треплется!..
– Это – да, – скромно подтвердил Мишка, кивая лысой головой. – Очень девок люблю. И они меня, отдать должное, тоже.
– С такой-то лысиной? – усмехнулась Алка.
– Борода компенсирует. И вообще: укороти метлу, женщина, следи за базаром.
Петр Иванович приятно оторопел, уж больно лексикон знакомый. И вопросительно взглянул на Алку.
– Да не сидел он, не сидел! – засмеялась она. – Он просто книгу пишет по бандитскому языку, по жаргону.
– И, между прочим, спецкурс веду в Иерусалимском университете, прошу не забывать.
– А кому ж ты его ведешь, этот курс? – поинтересовался Петр Иванович, само собой перейдя на «ты».
– Студентам-славистам. Они русский язык всесторонне знать должны. Алка, у нас газета есть? Когда сегодня звезда взойдет?
Алка достала бардачка газету и, не оборачиваясь, протянула мужу. Мишка зашуршал бумагой.
– Та-ак… можно не спешить. Звезда сегодня в семнадцать тридцать две. А сейчас семнадцать тридцать семь. Всё! Спасибо тебе, золотушница моя. Поясняю гостю наши туземные порядки. Вы, Петр Иванович, попали в гости к мудакам. До завтрашнего вечера все магазины закрыты. Алка, тормози у танка, я тебя убью, ты будешь моей прошедшей женой.
Действительно, на каменистом откосе, поросшем колючим кустарником, стоял крашенный суриком допотопный броневик. Рядом на камне была табличка. Алка останавливаться, разумеется, не стала.
– Памятник войне сорок восьмого года, – сказал Мишка.
– Кто победил? – поинтересовался Петр Иванович.
Мишка на секунду примолк, внимательно разглядывая гостя в зеркало заднего вида. – Как кто? – стараясь погасить в себе удивление, ответил он.
– Евреи, конечно. Арабы воевать не умеют.
– Ну, не скажи-и… Я на Кавказе служил, там грузины…
– Так то грузины, – перебил Мишка, – а здесь – арапы. Кстати, о грузинах. Вот Иосиф Виссарионович умный был человек, а дурак. В сорок восьмом году своей собственной рукой органовал государство Израиль. Вернее, не запретил, не наложил вето. Хотя евреев, как вестно, люто ненавидел. Уверен был, что разреши Израилю сегодня возникнуть, завтра коалиция арабских стран объявит Израилю войну и сметет его с лица земли до основанья, а затем… А перед всем миром Ёся, значит, будет интернационалист и миротворец. Не вышел фокус. Евреи размолотили арабов за себя и за того парня…
